— Проверим, вполне может быть. Но это только подтверждает нашу общую мысль — он опытен. Внедрять вас в «Аквариум» обычным, банальным способом глупо, с каждым из нашей агентуры могло случиться то же, в чем вы подозреваете секретаршу Киёмуры. В «Аквариуме» полно богатых бездельников, всевозможных незаконных греческих принцев, побочных детей бухарского эмира, наследников румынских миллионеров и так далее. Они сидят в варьете, пьют, путаются с артистками, непрерывно играют в бильярд и в карты. Я предлагаю вам стать одним из них, но этого мало. Нашей агентуре, а также людям охранки мы поручим следить за вами, как за предполагаемым германским шпионом. Именно германским, потому что в данном случае немцы нас не интересуют. Пусть себе проверяют свои списки, нам важно, чтобы эту новость узнали японцы. Бюджет ПКРБ ограничен, для того, чтобы по вечерам вы сидели в варьете, средств хватит, но в карты и бильярд — извольте выигрывать. Думаю, вам подойдет амплуа сына владельца крупного имения, лучше всего с какой-нибудь германской фамилией. Квартиру снимете на Петроградской стороне, ознакомьтесь с вариантами — прямо сейчас, в хозчасти. Там же получите деньги и документы. «Аптекаря» предупрежу, дам ему все необходимые указания. Встречи со мной строго на конспиративной основе, запомните адрес: Кронверкская, пять, квартира три, условная фраза — вызов в банк. Самовольно явки в мой кабинет типа нынешней — запрещаю. Запомнили?
— Запомнил, Владимир. Алексеевич.
— Тогда приступайте. С богом.
После ухода Губарева Курново попросил секретаря собрать ему весь возможный материал на Десницкого. В тот же вечер полковник позвонил графине Вендорф и скучным голосом сообщил, что с определением барона в ПКРБ придется подождать.
Прежде чем зайти в хозчасть к «Аптекарю», Губарев решил навестить Зубина.
В палате, как и в прошлый раз, невыносимо воняло мочой, щами и портянками, и, когда Губарев оказался в дверях, его встретили такие же жадно-тоскливые взгляды. Но была и перемена — Зубин теперь сидел на кровати, положив на колени костыли. Губарева, ставшего безусым блондином, инженер не узнал, скользнул равнодушным взглядом и отвернулся. Пришлось позвать:
— Господин Зубин, к вам можно?
Зубин вгляделся, но только уловив знакомое движение глаз, ожил, замахал рукой, торопливо опустил костыли, крикнул:
— Стой там, Саша, не заходи! Я уже передвигаюсь!
Улыбаясь, заковылял по проходу. Подойдя, вытолкнул Губарева в дверь:
— Ну и ну. Да ты… Я бы тебя не узнал!
— Тсс! — Губарев оглянулся. — Без эмоций. Патентованная краска для волос — «Холлендер», как тебе?
— Потрясающе. А усы?
— Сбрил. Что, нельзя?
— Ради бога… Слушай, а я думал, ты уже не придешь… Да что мы здесь топчемся, пошли в сад!
В саду Зубин провел Губарева в уединенный уголок. Оглядевшись, остановился около присыпанной листьями скамейки, долго пристраивал костыль. Уселся, положил на костыль ногу в гипсе, подождал, пока сядет Губарев. Сказал, прищурив глаз и склонив голову:
— Красавица.
Ротмистр не сразу понял, что он имеет в виду ногу. Зубин добавил:
— Пальцы торчат, могу даже шевелить. Шемаханская царица.
Да, ему с инженером трудно — и в то же время легко и просто. Зубин с видимым удовольствием задвигал большим пальцем.
— Знаешь, Саш, сначала был уверен — останусь калекой. В худшем случае ампутируют, в лучшем — всю жизнь на костылях.
— А теперь?
Зубин подмигнул неизвестно кому, присвистнул.
— Теперь… Теперь, господа, шалите, не отдам ногу! Отнюдь! И жизнь не отдам! Уж очень хороша жизнь, а, Губарев? Просто думать о жизни — и то хорошо! А все остальное? — откинувшись, Зубин долго сидел с закрытыми глазами. — Чертов татарин… Кстати, как он? Ты его нашел?
— Нашел.
— Интересно. Кто же он в самом деле?
— Японский шпион.
— Ты говоришь так, будто тебя что-то смущает.
— Меня действительно что-то смущает.
Собственно, что он сейчас хочет сказать Зубину? Да все. Он хотел понять, что нужно было в Гатчине Киёмуре, и инженер действительно мог бы здесь помочь. Но дело не только в этом, а прежде всего — в их отношениях.
— Саша, так что тебя смущает?
Его смущает очень простая вещь:
имеет ли он право обращаться к Зубину за помощью.
— Многое… Мы не мальчики, и мне важно знать, кто ты? Эсдэк?
— Сразу видно, контрразведка. Нужна точность?
— Лично мне, Андрей. Мне лично, понимаешь?
Зубин начертил костылем несколько палочек. Перечеркнул частокол.
— Хорошо, раз тебе… Будем говорить — эсдэк. Еще точней: сочувствую газете «Звезда». Доволен?
— Дело не в том, доволен ли я… Спасибо, что сказал. «Звезда» — значит, с Лениным и Плехановым?
— Осведомлен.
— Приходилось проглядывать литературу.
— С грифом «Для внутреннего пользования»?
— С ним… Не думай, я не слепец, вижу продажность начальства, жадность барахольщиков, забитость народа… Все это я вижу.
— Добавь: народа, до которого никому нет дела.
— Пусть так, но пойми, за словом «Россия» для меня стоит кое-что еще. И это кое-что я так просто не отдам… Это кое-что может понять только тот, кто месил эту грязь. Кто ходил по этим улицам. Вдыхал этот воздух. Тот… Это нельзя объяснить, Андрей. Нельзя определить словами, разжевать. Это Россия и… Зрящий да узрит. Это слишком дорого… Вы же… Если идти до конца и отбросить фразы, вы хотите разрушить Россию…
Зубин следил за вздрагивающими, будто пытающимися запрыгать по дорожке листьями. Вздохнул.